Ученик ученика - Страница 128

128

Горднеру стало значительно лучше, и лишь изредка он едва заметно морщился. Моя рана на груди тоже не слишком беспокоила, и настроение было самое радужное, ведь каждый шаг моего коня приближал меня туда, где давно уже было мое сердце.

Первый ночлег на пути к перевалу застиг нас на берегу лесного озера. Вероятно, путники вроде нас останавливались здесь часто, потому что очаг, сложенный из камней, был полон свежей золы, а ветки огромного шалаша, целого шатра, не успели еще пожелтеть. Вода в озере оказалась кристально чистой и на удивление теплой, так что все желающие устроили себе купание, плескаясь и дурачась, как дети.

Тут и выяснилось, что Тибор, закаленный в боях ветеран, панически боится воды. Естественно, с помощью остальных он в ней и оказался. Тибор, когда его волокли в озеро, орал и брыкался так, будто его приговорили к кастрации и теперь несли на исполнение приговора. Вырваться ему не удалось, и воду он покидал с такой скоростью и с таким выражением лица, как будто бы его бросили в купель с концентрированной соляной кислотой.

Я старался вести себя сдержанно, что более подобает моему нынешнему положению, но все же не выдержал, когда Тибор обхватил ствол дерева с такой силой, что его не смогли оторвать вчетвером. При этом он ругался так громко и так виртуозно, сверкая налитыми бешенством глазами, что от хохота упали все. Невозмутимыми оставались только Горднер, чистящий один из своих пистолетов, да оба наших проводника, что-то готовивших себе на отдельном костре.

А потом нас ждала уха. Самая настоящая уха, приготовленная Крижоном, выросшим на берегах Сотры и понимающим в этом толк.

Ночью мне приснилась Милана. Я все пытался похвастаться своей шпагой, но она только печально смотрела на меня, и глаза ее были полны слез. Утром я проснулся в самом плохом настроении и долго не мог понять, чем это вызвано, пока не вспомнил о своем сне.

Прошло пара часов после дневного привала, и я полусонный болтался в седле, когда внезапно один из проводников, тот самый Кирст, резко выкинул вверх руку с растопыренными пальцами. Это был сигнал опасности или предельного внимания, и сон как рукой сняло. Большой палец автоматически вздернул курок пистолета, того, с которым я выехал еще из Дертогена и который неоднократно мне уже помогал. Тяжелая бандура, вот только привык я к нему, да и не задерживаются что-то у меня другие. Я внимательно посмотрел в сторону предполагаемой опасности, но не смог разглядеть ничего подозрительного. Небольшой перелесок своим дальним краем упирался в холм с плоской вершиной. Заросли кустарника, спускающиеся в низину, на дне которой трава была значительно ярче. Несомненно, там протекает ручей. Что же могло насторожить наших проводников? Мы растянулись неширокой дугой, лелея в руках приготовленные к стрельбе стволы.

Первый труп мы обнаружили рядом с рощицей. Человек из племени севелугов лежал на траве, и лица у него не было. Не стало его в результате мощного удара, кроме того, поработала местная лесная живность. Зрелище не из приятных, тем не менее один из проводников соскочил с коня и принялся внимательно его разглядывать, переворачивая с боку на бок. Затем обратился к своему напарнику на родном языке. Кирст переспросил его, дождался ответа и сказал Горднеру на ломаном общеимперском:

– Это Изерниль. Мы ждали его несколько дней назад. С ним было еще три воина.

Остальных мы нашли быстро, и только один из них оказался жив. Вот теперь я точно убедился в том, что запах от ран при гангрене какой-то сладковатый. Но это была не та сладость, вдыхать запах которой доставляет удовольствие. Напротив, очень хотелось отойти как можно дальше или хотя бы зажать нос.

Человек этот, несмотря на то что обе ноги его были перебиты, каким-то чудом умудрился заползти в самую гущу колючего кустарника. Наверное, это его и спасло, но надолго ли? Он умирал. Кирст попытался привести его в чувство, но тот только повторял в бреду: дроган, дроган.

Когда раненый все же открыл глаза и увидел перед собой соплеменника, то что-то едва слышно сказал ему, дернулся всем телом и затих, теперь уже навечно.

В нескольких словах Кирст объяснил Горднеру, что здесь произошло. Аргхалы. Те самые лошади вороной масти.

Сейчас я знал о них значительно больше. Аргхалы – это не отдельная порода лошадей, здесь все немного сложнее. Иногда, правильнее будет сказать: очень редко, рождается жеребенок угольного цвета. Это может произойти у кобылы любой масти, и дело совсем не в отце-жеребце. Единственное, что здесь приходит в голову для сравнения, так это то, что иногда у абсолютно белых родителей рождается черный ребенок. Так происходит, когда среди дальних предков, уж не знаю, по материнской линии или по отцовской, был такой родич. Эти случаи очень редки, но все же имеют место. Среди лошадей такое случается чаще, по крайней мере в этом мире. Сложность в том, что даже если свести двух аргхалов, жеребца и кобылу, вовсе не обязательно, что они дадут такое же потомство. В то же время черный жеребенок может родиться и в том случае, когда аргхалом является только один из родителей. Существовала даже легенда о божественном происхождении этих лошадей, но мне ее понять было сложно, поскольку некоторые слова и термины ставили меня в тупик.

Именно вороная масть давала лошади те качества, за которые так ценились аргхалы: неприхотливость, неутомимость, способность пускаться в карьер чуть ли не с места и значительно большую по сравнению с обычными лошадьми скорость бега. Правда, были у аргхалов и недостатки, в основном неукротимый нрав и тяжелый характер. Такой конь сам по себе очень дорог, кроме того, существовала вероятность того, что он сможет произвести такое же потомство.

128